Вернуться к оглавлению: http://balabanova.ucoz.com/publ/memuary/osennie_razdumja/14
* * *
Когда я была еще на небольшом сроке беременности, спокойно участвовала
в соревнованиях, но однажды на седьмом или восьмом месяце я играла в мужском
турнире и ситуация к последнему туру сложилась так, что, если я выигрываю
партию у своего противника – фаворита соревнований, то мой муж становится
чемпионом области. Огромной длины стол был покрыт скатертью из зеленого сукна;
внешне я была спокойна, но под скатертью колени ходили ходуном. Партию я
выиграла, но больше не участвовала в соревнованиях, пока не родила.
Сеансы одновременной игры я проводила нечасто, и без меня находились
желающие, но свой первый сеанс я запомнила. Я только-только выполнила третий
разряд, и опыта проведения сеансов не было. Медиков летом часто направляли на
работу в пионерлагерь, я ещё была не замужем
и согласилась. В лагере не было бани, но регулярно приходила автобаня, и
я всегда помогала мыть детей младших групп, чтобы в их волосах не завелось ничего лишнего. Однажды в стенку бани
застучали с криком: «Фельдшера на выход!» Я в прилипшем ситцевом платьице в
тревоге вышла на улицу. Оказалось, что кто-то из спортивного лагеря узнал, что
рядом с ними работает чемпионка области по шашкам, и решил пригласить меня дать
сеанс одновременной игры. Отказ не
приняли, так как дети весь день пилили сучья на столбики-шашки и красили их, а
доски у них были. Пришлось соглашаться. Детьми
оказался весь персонал и несколько великовозрастных спортсменов, всего тридцать
два человека. Я ахнула, но быстро взяла себя в руки, решив, что, если для
первого раза выиграю половину партий, будет вполне прилично. Выиграла 31,5 на
0,5 очка. Ничью сделал бухгалтер лагеря. Мне с восторгом надели венок из
полевых цветов и увезли обратно.
Раз уж заговорили о пионерлагерях, то сделаю небольшое отступление, не
касающееся шашек, так как опыт работы в лагере мне очень пригодился в будущем.
Обычно повара воровали продукты, и дети плохо прибавляли в весе. Мне
посоветовала очень опытная фельдшер вставать каждый день на закладку продуктов,
что я и сделала с первого дня: вставала в пять утра и шла на кухню. Продукты
сама взвешивала, а сахар и масло (особенно масло) надо было размешивать, иначе
всё, что не успело растаять, вычерпывалось и использовалось на следующий день.
Я всё тщательно мешала и ни на какие приманки поваров не реагировала. «Сегодня
для сотрудников капустный пирог острый по-кавказски, а детям – обычный. Вам
какой?» - спрашивали меня, и я, конечно, выбирала для снятия пробы –
детский. Дети к концу смены прибавили в
весе так, что их было не узнать.
После пионерлагеря я ещё более тщательно снимала пробу в заводской
столовой. Однажды заставила, грозясь санэпидстанцией, высыпать в мусор бак
варёной полугнилой картошки, из которой повара собирались делать пюре, сдобрив
молоком и маслом. Это были 1960-е, уже не голодные, годы, хотя большинство
людей в стране жили очень скромно. Чего нельзя было сказать о некоторых
работниках, допущенных к кормушке.
Однажды моя, всегда спокойная, дочь пришла из садика и схватила кусочек
недожаренной картошки со сковороды – так хотела есть. Я забила тревогу. В
садике была инициативная группа, что-то вроде родительского комитета, и я
предложила родителям сходить на закладку продуктов, но пока они дня два-три
стеснялись, не выдержала детсадовский
врач, которая видела, как столовую ложку каши делят на двоих детей.
Оказалось, что на двести официальных путёвок в садике было четыреста детей, и
от половины – деньги шли в карман
директору, которая даже во время следствия брала продукты из садика домой. Был
громкий судебный процесс.
* *
*
Я часто судила соревнования, имела первую судейскую категорию, дважды
участвовала в судействе российских полуфиналов, но республиканскую категорию
оформлять поленилась. 
Дисциплина на турнирах с моим судейством была железная,
даже директор шахматно-шашечного клуба мне завидовал, так как шахматисты и
выпивши играли, и даже сильно ссорились. Пьяных к игре я не допускала, даже по
стуку входной двери понимала, трезв ли участник. Смешных случаев, связанных с
судейством было множество, но лучше всех запомнился один.
Однажды ведущий шашист города не явился на очередной тур, и через
положенные тридцать минут я засчитала ему поражение, но часы и шашки со столика
ещё не убрала. Он влетает в зал, подходит к столику с его фамилией, сгребает
все шашки, картонную доску сгибает пополам, ставит противнику две шашки, а себе
– три, делает ход и с видом абсолютно счастливого человека нажимает на кнопку
часов. Я подошла и сказала, что он опоздал и получил «баранку». «Галочка, у
меня сын родился!» - сообщил Юра заплетающимся языком. Все радостно вскочили с
мест, так как у женатых игроков пока были только дочери. Юрин противник стал
умолять меня сыграть партию: ему, мол, не нужно даровое очко, тем более у нас
такая радость. Ребята уже собрались качать виновника, как я вдруг строго
сказала: «Вернитесь к вашим доскам, а жена Юрия Михайловича через неделю родит
дочь». Наступила мёртвая тишина, потом кто-то сказал: «Разве этим шутят?» Так
всё и вышло, все удивились моей прозорливости, а я просто знала психологию мальчишек с детства.
На республиканских соревнованиях ребята никогда не пили, но однажды по
окончании турнира часа за два до отъезда я заглянула в номер к своим друзьям по
команде и ахнула: пьют и радостно сообщают, что обмывают мой успех – я одна из
команды вышла в финал. Думаю, что они обмывали свою неудачу. Зима в разгаре, на
вокзал надо было ехать очень долго на трамвае, я их едва собрала. На каждой
остановке они пытались выпрыгнуть по нужде, а один молча показывал рукой, будто
дёргает шнур смывного бачка. Когда я наконец, довезла их до вокзала, они дружно
выстроились лицом к забору… В вагон я их
затолкала в последние секунды. * *
*
Впервые сыграв в апреле 1961 года в лично-командном полуфинале в
Томске, в июне я поехала на женский чемпионат России в Уфу. Но в Уфе меня
решили не допускать до турнира, потому что низкий третий разряд ухудшает общий
коэффициент соревнований. Я всё равно бы не уехала, но избежать борьбы за свои
права, требующей больших моральных затрат, мне помогло то, что приехали две
слабовидящие (с поводырём) спортсменки с третьим разрядом, и им не посмели
отказать, а заодно оставили и меня. К концу турнира у меня было десятое место в
России, второй разряд, а до первого - не хватило всего пол-очка. На закрытии
судья-москвич даже извинился, что не хотел меня допускать. Неожиданно для меня
и для спорткомитета через полгода пришел по телеграфу персональный вызов с
примерно таким текстом: «Ждём перворазрядницу Райкову на чемпионате в
Ярославле». Там я и подтвердила присвоенный мне досрочно первый разряд.
В это самое время служил в армии мой одноклассник, он частенько
приходил к нам в барак, где одну из комнат занимала его тётя, иногда заглядывал
и к нам; мы болтали о том, о сём, а, уходя в армию, как бы полушутя спросил:
«Будешь меня ждать?». Я очень удивилась и ответила отказом. Он образно
рассказал, что гора с горой не сходится… и уехал. Письма, в которых он уже
начал мечтать о том, как мы назовём свою первую дочь, стали приходить
ежедневно, и я поймала себя на мысли, что начинаю к ним привыкать. Мне
захотелось немедленно увидеть его и расставить все точки над «I» (в том числе и для себя). У меня были
три дня отгулов, и я до Ярославля уехала
в Калининград и без предупреждения явилась в воинскую часть. Вышел дежурный и
расспросил, кто я такая. Я сказала, что мне надо успеть на чемпионат России и
что очень хочу повидать одноклассника. Для пущей важности пришлось назваться
невестой. Офицер внимательно выслушал меня и куда-то ушёл. Минут через пять
выходит с шашечной доской и говорит: «Разрешите представиться! Мастер спорта по
шашкам Звирбулис!» Мы сыграли несколько партий, уже не помню как, но не думаю,
что совсем плохо, так как мастер сказал, что мой жених находится далеко на
учениях, но через два часа его привезут. О Звирбулисе знала только из журнала
«Шашки», а тут посчастливилось
познакомиться. Многие ребята рассказывали, что шашки часто помогали им в жизни:
то железнодорожный билет достать, то в
командировке какое-то дело продвинуть побыстрее, а уж, сколько интересных людей
мы встретили, и не счесть. Звирбулис сдержал слово, через два часа мой
одноклассник стоял передо мной с разинутым ртом от удивления. Мест в гостинице
не было, мы гуляли по городу, где-то перекусили, сфотографировались на память,
и я уехала. А по возвращении с соревнований в Тюмень написала, что ждать
"жениха" не буду.
В Ярославль я приехала на день раньше, устроилась в гостиницу и, узнав
адрес в Горсправке, поехала навестить моего родного дядю – старшего брата
отца. Я его едва помнила. Когда отец
ушёл от нас, дядя Семён очень плохо обозвал брата и прекратил с ним всякую
связь. Если я правильно запомнила, дядю во время войны спасла медсестра, и он
на ней женился, переехав после войны в её родной Ярославль.
Надо сказать, что все мои двоюродные братья и сёстры очень похожи на
деда или прадеда. Однажды в судмедэкспертизу, где я работала, вошёл молодой
человек с фотоаппаратом из железнодорожной милиции, и я ахнула: «Мы с вами
родственники! Я дочь Сергея Райкова, а вы?» Он ответил: «А я сын Ольги
Райковой». Это моя родная тётя.
Когда я позвонила в квартиру дяди Сени, он открыл дверь и сразу
спросил: «Ты чья дочь? Сергея? Ольги? Надежды?» В то время я почти ничего не
знала о прошлом нашей семьи: ни о службе деда в армии Колчака, ни о Харбине… Да
и вряд ли бы мне дядя что-нибудь рассказал: даже в начале 1960-х, в период
оттепели, быть потомками белых офицеров было опасно. Да и поговорить с дядей
времени почти не было: остановиться я у него не могла, потому что ехать к нему
от места игры нужно было не меньше часа, а каждая партия длилась шесть часов,
потом в номере надо было разобрать ошибки и подготовиться к следующей
противнице. К дяде я съездила только в предпоследний день соревнований, чтобы
попрощаться.
* * *
Несколько лет я была председателем областной федерации шашек, эта
нагрузка на общественных началах
отнимала много времени, но занималась отчетами и другими делами после десяти
вечера, не в ущерб дочке, а на соревнования в шахматный клуб часто брала её с
собой. У меня было хроническое недосыпание, так как засиживалась до трёх часов
ночи: много времени отнимала ещё игра по
переписке. Телефонов тогда почти ни у кого не было и, если срочно нужно
было пригласить шашистов на подготовительный или отборочный турнир, мы собирали
всех по
цепочке.
Вскоре после моего избрания председателем федерации пришёл вызов на
совещание, где решались шашечные проблемы в масштабах России. В Москву приехала
масса народа со всех областей, в основном мужчины, все стояли в очередь за
получением направления в гостиницу. Каждому объясняли, что надо доехать до Речного
вокзала и куда-то повернуть к месту проживания. Когда дошла очередь до меня,
чиновник куда-то отлучился, на его место сел другой и стал объяснять вроде бы
то же самое, но от Речного вокзала он сказал мне повернуть направо, а всех
остальных направляли налево. Вместе со мной успели оформить ещё троих, а потом
вернулся предыдущий товарищ. Мы вчетвером поехали по указанному адресу и очень
удивились, что ни до нас, ни после нас никто из приехавших шашистов больше не
появился. Место, куда мы пришли, с направлениями спорткомитета оказалось
шикарным по тем временам учебно-тренировочным центром сборных команд страны,
которые ещё не принимал спортсменов, но ласковый и вышколенный персонал уже
работал. Кухня была открыта пока только для персонала. Сотрудники закупали
продукты вскладчину, каждый день
высчитывая, во сколько обошелся обед. В тот день был вкуснейший рассольник,
мясная отбивная и компот. За это мы заплатили по 63 копейки с человека. В кафе было
очень красиво и уютно. Наша группа не была похожа на спортсменов, из четверых –
один был седым стариком, а второй – инвалидом, который с трудом ходил,
переваливаясь справа налево. На лестнице по пути к номеру нам предложили
массаж, но мы тактично отказались. Я уже догадалась, что мы попали не туда, и, пока нас не выселили, побежала в душ, а
потом – к стопке книг и стала читать в глубоком кресле воспоминания какого-то большого
художника. В середине ночи услышала голоса в коридоре, оказалось, что приехал
директор этого комплекса. Я вышла на шум, и красавец-армянин сказал, что по
моим глазам видит: я поняла ошибку направившего нас сюда чиновника. Я смело
возразила, что не удивилась такому сервису, так как на женских чемпионатах
России нам дают лучшую гостиницу и талоны в лучший ресторан (правда,
соревнования никогда не проходили в Москве). С бумагами у нас был полный
порядок, и нас согласились оставить до утра. Я провалилась в перину и крепко
уснула. Кстати, никогда не верила, что с больным позвоночником (не имею ввиду
травмы) надо спать на жёстком, тело должно принимать естественное положение.
Сейчас об этом стали говорить и некоторые врачи.
Утром нас вкусно накормили, и мы уехали на совещание. Оказалось, что
всех остальных – около ста человек – разместили в одном большом помещении на
дебаркадере. Раскладушки стояли почти впритык друг к другу, кто-то пил и пел,
кто-то в темноте играл на рояле (видимо, это место раньше было танцзалом), а
некоторые – по памяти (без доски и шашек)
вслух сражались между собой в нашу любимую игру. Уснуть почти никому не
удалось. К нашему счастью, все вопросы Пленума мы решили за один день вместо
двух, и ночевать в Москве больше не пришлось.
Я упомянула талоны на питание. В ресторанах, к которым нас прикрепляли, я питалась редко.
В первый же день, если получалось, меняла талоны на деньги, теряя рубль с
каждой десятки. Официантки с удовольствием шли на это, так как кормить непьющих
спортсменов было невыгодно. Я находила чистую и недорогую столовую, и из
оставшихся денег покупала что-то для себя или дочки.
* *
*
Для членов сборной команды я была другом, мамой, сестрой. Некоторые
водили ко мне своих невест и следили за каждым моим взглядом и жестом, пытаясь
угадать, нравится ли мне их девушка. Песня про «команду молодости нашей»
относится и ко мне, и я не могу слушать её без слёз.
В 1969 году в заочном мужском чемпионате я выполнила норму кандидата в
мастера спорта, причём сразу, без предварительного набирания кандидатских
баллов. Ушла я из шашек довольно рано, но попросила своих ребят взять меня с
собой, если турнир будет на Дальнем Востоке, так как дальше Бурятии не была.
Удивительный край из песни «Там, где багульник на сопках цветёт»! В Улан-Уде в
каждом номере гостиницы и на столиках ресторана стояли букетики цветущего
багульника без листьев. Невозможно было отказаться и от удивительного меню:
омуль в тесте, заяц на вертеле и многое другое, но наши талоны быстро растаяли, и мы последние дни питались в
номере фасолью в томате. В выходные дни ходили на сопки, но багульник не нашли.
А так хотелось веточку привезти домой! Байкал, к сожалению, видели только из
окна вагона и только во льду. Сходили и в Бурятский оперный театр. Я так
переживала, что у меня полусапожки, а не модельные туфли, но в зале оказалось
не более пятнадцати человек вместе с нашей командой, и я обрадовалась, что мы
пришли, больно за артистов, когда они поют в пустом зале. Слушали «Травиату», я
эту оперу знала с со школы, так как все арии пела «на уборочной» наша самая классная классная. У неё в юности
даже было направление в Свердловскую консерваторию, но девушка выбрала
педагогику. А бурятские певцы так старались, что я расплакалась.
Однажды, после того, как я уже перестала участвовать в
соревнованиях, в самом начале мая 1981
года частично обновлённая команда Тюменской области подъехала к моей работе и
сообщила, что нас ждёт Владивосток. Прилетели мы девятого мая, всё цвело, на
невысокие кусты словно был наброшен розовый шифон. В самолете мне стало плохо с
сердцем; все, особенно два пятиклассника из нашей команды перепугались, но,
когда мне стало легче, я обнадёжила, что, пока не сыграю за команду, не умру. Сыграла, хоть и после перерыва в несколько
лет, довольно прилично. На обратном пути от радости, что не подвела команду,
долетела сносно. Пятиклассники тоже были в восторге от поездки и взахлёб
рассказывали о ней родителям, встретившим их в аэропорту.
В пельменной, где мы питались по талонам, было четырнадцать закусок из
рыбы, которая таяла во рту, да и недорого было. Есть три раза в день мы не
успевали, и у нас осталась куча талонов, которые нам отоварили сухим пайком. Я
привезла домой огромный кусок солёной чавычи, из которого в день рождения
сделала штук пятьдесят расстегаев, а из хребта сварила гостям ещё и по чашечке
бульона.
Во Владивостоке в выходной день мы на катере уехали на какой-то
островок в Тихом океане. Ребята пошли ловить рыбу, а мы с давним другом по
команде поднялись на холм, чтобы не терять мальчишек из виду, и мне на вершине
острова среди неописуемой красоты в предпоследний раз объяснились в любви.
Может сложиться впечатление, что я только и знала, что ездила всю
молодость по стране. Но мои поездки были не такими уж частыми: я никогда не
участвовала в тренировочных сборах, у меня и тренера не было. Играя за команду,
я брала, как и все, положенную в таких случаях служебную командировку, а вот к
личным чемпионатам старалась приурочить отпуск.
Несмотря на большую загруженность, я, как и многие молодые люди,
иногда ходила на танцы, но танцевать мне редко удавалось, потому что всегда
находился кто-нибудь, знавший меня по шашкам, и просительно уводил в комнату отдыха, чтобы сыграть
партию. Однажды мне из Вятки позвонила дочь и спросила, под какие пластинки мы
танцевали в юности (она готовила вечер встречи выпускников разных поколений). Я
даже растерялась, потому что танцевали мы под духовой оркестр, в перерывах,
когда оркестранты отдыхали, нас развлекал массовик-затейник, и только изредка
ставились пластинки «Брызги шампанского» и «Рио-Рита». Для меня вечер пролетал
незаметно; в комнату отдыха входила подруга Люся и шептала мне на ухо, что
танцы закончились. А ещё каждый год, пока я не уехала из Тюмени навсегда, она
сообщала мне о цветении лип, хотя я и
сама не могла не заметить эту красоту…
Уезжаю.
Кто мне скажет теперь:
«Галя, липы цветут!»
Вернуться к оглавлению: http://balabanova.ucoz.com/publ/memuary/osennie_razdumja/14
|
