Вернуться к оглавлению:

http://balabanova.ucoz.com/publ/memuary/osennie_razdumja/14

О снах

Творчество. От дизайна

Кухонных прихваток

До музыки.

Вот спасение от одиночества.

Лет с восьми мне снились платья. Это, видимо, от бабушки; она рассказывала, сколько платьев, шляп и перчаток должно быть у девушки. И даже в трудные времена у ее дочерей было хотя бы по одному очень красивому наряду. Одно из снившихся платьев я запомнила и только недавно увидела в телепередаче нечто похожее на очень известной женщине. А в пятом классе снился баян; в то время мы жили уже без отца, и мне даже в голову не приходило попросить маму о музыкальной школе.

А сны были вещие, так как в душе я дизайнер, а гораздо позднее появились и собственные песни. Поступить в технологический институт, чуть ли не единственный в Сибири, не могла (не было денег на дорогу, а главное – для поступления нужны были рисунки). Но я никого не виню, только себя, да и то несильно. За все последующие годы можно было получить музыкальное образование; несколько раз пыталась начать и, в конце концов, опоздала: в шестьдесят пять лет пошла к гитаристу, а левая рука не слушается, не успевает перебирать аккорды. А модельером можно было стать, начиная с низов, то есть с простой швеи; правда, шить, тем более массово едва ли бы смогла, потому что люблю придумывать. Если две, не очень нужные вещи, соединить и украсить шарфиком или цветком, может получиться великолепный наряд.

 Но самым большим сном и самой большой болью было желание рисовать. В пятом классе я заглядывала в рот пожилому учителю, члену Союза художников, ловя каждое слово. Он был мягкого нрава, дети его не слушались, только я не могла шелохнуться, и он, видимо, из жалости предложил мне посещать кружок в доме пионеров. Рисовать я так и не научилась, но кружок многое дал, так как мы по очереди делали доклады о творчестве великих художников для всех кружковцев Дома пионеров. Мне достались К. Юон и В. Суриков.

Я уже сказала, что всю жизнь участвовала в оформлении стенгазет, даже много раз получала приглашения на городские торжества к Дню Печати, но газету могла выпустить только при великом вдохновении, чаще в предпоследнюю или последнюю ночь: при ярком  сиянии возникал в голове общий план и приходило умение.

Несколько раз было такое озарение и вне стенгазет. Когда увидела голову стрельца,  фрагмент картины Сурикова, ноги-руки задрожали; на столе лежал коричневый карандаш, я в спешке срисовала голову и чуть не умерла от перенапряжения. Без озарения я даже схематично зайца не нарисую.

 Когда я училась в девятом классе, меня случайно увидел друг маминого знакомого – красавец-эстонец, выпускник военного училища и якобы влюбился без ума, решив увезти меня домой в Прибалтику. Он попросил у моей мамы разрешение на сватовство, и мама радостно согласилась. 

В это время прошла очередная шумиха по поводу денежной реформы. Говорили, что в ходе неё будут обмениваться не более трех тысяч рублей, а остальное или пропадет, или сильно уменьшится. Мамина тётя (баптистка) имела некоторые запасы (сдавала комнату, продавала овощи с огорода) и в спешке решила разложить по три тысячи на каждую племянницу, так как детей у неё не было. Когда шумиха прошла, все вернули деньги, а мама договорилась отдавать по частям с каждой получки и устроила тряпичный пир: купила мне – невесте – кроличью шубку (правда вскоре, когда денег не стало, у нас ее кто-то вымолил продать), в ателье купила изумительное васильковое платье из тяжелого твида, по щиколотку и с облегающими длинными рукавами, а на кокетке – аппликация-арабеска из синего панбархата. А еще - белые туфли на каблуках. Замуж я, конечно, не пошла, даже три дня ночевала у одноклассницы, пока «жених» не уехал, а на школьный новогодний бал явилась в новом платье и туфлях. У всех был шок, потому что большинству девочек и даже учителей такое и не снилось. Мы в десятом классе собирали копейки для одноклассницы на белый штапель для выпускного платья. А какая у меня стенгазета к тому новогоднему вечеру получилась - даже мне понравилась. На балу работала почта, и я получила не меньше сотни восхищенных записок о красоте моего платья и стенгазеты.

 Рисовать мне в жизни всё же довелось, когда устроилась в палеонтологическую лабораторию Тюменского Геологоуправления. Вначале отмывала керн, который достают из глубины геологоразведчики, а потом мне предложили рисовать под микроскопом споры и пыльцу древних растений, и я стала лаборантом-художником. По количеству пиний, ликоподиумов и других растений инженеры-палеонтологи делали выводы о возможных залежах нефти. Однажды встретила знакомого старика-шашиста (о шашках речь пойдет позднее), и он со слезами пожаловался, что сын-ученый не может найти лаборанта-художника для докторской диссертации. Работа его была посвящена суточным ритмам, и в рисунках надо было показать изменения в клетках печени животных. Я как раз собиралась вернуться в родную медицину, так как решила работать на полставки – моя дочь пошла в первый класс. Сказала старичку, что могу помочь его горю, и сразу была принята на работу в мединститут. Докторская защищалась в Ленинграде и, якобы, про мои рисунки сказали, что их делал Данила-мастер (из сказки), но я не очень была довольна своей работой, так как в палеонтологии было интереснее.

 Однажды в школе мне при оформлении математического кабинета досталось рисовать портрет М. Ломоносова, а однокласснице – С. Ковалевской. Мы через проектор обвели на ватман головы ученых и после занятий раскрашивали жирным карандашом их лица. Получилось очень прилично, и портреты много лет после нашего выпуска украшали кабинет.

За этим занятием меня заметил пожилой учитель. Он знал польский и китайский языки, преподавал историю, астрономию, географию, психологию. Его географические атласы были не хуже типографских, а, если на перемене кто-то не мог решить задачу по математике, он подходил и мгновенно помогал. Однажды учитель заболел и мы, навестив, удивились обилию книг: кровать стояла по середине, а все стены до потолка были сплошными стеллажами; оказалось, что еще  для книг снималась комната в частном доме.

 Надо сказать, что со школой мне вообще повезло, и мы до сих пор поддерживаем связь и изредка встречаемся с одноклассниками. Так вот, на выпускном вечере пожилой педагог подошел ко мне и сказал, что знает, почему в моих глазах такая безысходность, что я должна поступать только в Свердловское художественное училище, иначе испорчу себе жизнь. И ещё добавил: «Как ты сияла, когда рисовала Ломоносова!» Я с горькой иронией ответила примерно следующее: «Приеду без рисунков и скажу, что раз в год у меня бывают приступы рисования, и, если я не поступлю, то умру!» Конкурсы в творческие учебные заведения были, как и сейчас, огромные. Учитель предложил мне прийти к нему первого июля в десять утра (я даже дату запомнила), он положил бы на стол книгу, дал бы мне уголь и попросил бы нарисовать эту книгу, мгновенно поставив диагноз: поступлю я или нет. Я с рёвом прошла в назначенное время мимо его дома и… подала документы в медицинское училище.

Кстати, никогда не поверю, что нельзя работать без призвания. Надо быть честным, любить людей и свою Россию, тогда на любом месте пригодишься. И еще не надо объяснять людям, что ты достоин лучшего места, но в силу обстоятельств вынужден трудиться здесь. Однажды из-за скачков расписания у дочери в институте мне пришлось идти в уборщицы, чтобы помочь ей с маленькими дочерьми. А физически для меня такая работа немыслима (к счастью, помещение было маленьким и коллектив хороший), но я каждый раз, заканчивая работу, оглядывалась перед уходом и думала: «Как у нас симпатично!».

Как-то в конце зимы внезапно где-то под землей, и причем намертво, заглох водопровод. Пришлось временно по снегу протягивать шланг через двор к дому напротив, а, чтобы вода не замерзала, один кран был открыт круглые сутки. При моей любви к воде это было катастрофой. При первом же потеплении начальство предложило вызвать работников отдела капитального строительства для составления сметы. Получилось восемь тысяч рублей. Надо было через весь двор наискосок прорыть глубокую траншею и проложить новые трубы. Рядом (во дворе) была спецполиклиника, сельхозуправление, а, главное, жили обкомовские работники, и, чтобы их избалованные чада не упали в траншею, мне пришлось бы возле нее ночевать. Такая перспектива меня не устраивала. В трудных случаях я себе говорила: «Ты же кандидат в мастера спорта по шашкам, думай!»

Сантехником (и электриком по совместительству)  у нас работал инженер с польской фамилией, я пригласила его и попросила помозговать. Через два дня он сообщил, что с меня   трубы  столько-то дюймов диаметром, две тысячи рублей и почечная  путевка на курорт для дочери начальника ЖЭКа соседнего дома. Я с этими предложениями пришла к главе нашей организации, и он разинул рот от восхищения. А план был таков: от соседнего дома (буквально в семи метрах от нашего) из подвала протянули трубы вдоль теплотрассы в наше заведение. Вскрыли в трех кабинетах по квадрату недорогого березового паркета, и заранее покрытые суриком трубы сваривали и продвигали до нужного места. Всё это сделали за два выходных дня, и никто ничего не заметил, только «гидроузел» в подвале сверкал суриком и бронзой. В выдаче путевки криминала не было, они для таких больных были бесплатными, просто девочка получила ее чуть раньше. А мне досталась первая и последняя «взятка» в жизни: сантехник подарил мне духи «Красная Москва».

И еще один очень маленький случай. Однажды, выйдя из отпуска (это было еще, когда я  работала в практической медицине), заметила в палате худенькую женщину, которая не притрагивалась к пище, а санитарки молча уносили тарелки. Я подсела к пациентке и расспросила её; оказалось, что она всю жизнь работала чабаном и ест только молочное. Я поднялась на последний этаж в кухню, где для больных готовились двадцать две диеты, и мы с врачом минут за двадцать составили меню для чабана. Через несколько дней женщина стала ходить и со слезами обняла меня. Это мелочь, но из таких мелочей состоит наша жизнь. Просто на любом месте можно проявить инициативу, и для этого не нужно иметь семи пядей во лбу.

Возвращаясь к рисованию, скажу, что всю жизнь придумывала себе фасоны платьев, вязала крючком (правда сейчас всё меньше и меньше), из самых дешевых обоев делала в своих жилищах царские интерьеры. В последние годы появились новые хобби: оригинально украшаю деревянные пасхальные яйца, увлекаюсь декупажем и делаю многое другое. Сделать подарок своими руками – такая радость. И пусть это жалкая попытка заглушить боль по более высокому творчеству, мне так покойно и в малых поделках. А ещё у меня есть Её величество Поэзия, и это огромное счастье.

Часто слышала в рассуждениях о жизни шестидесятников, что кто-то, приезжая из-за границы, раскрывал глаза на истинную свободу и на тряпье, недоступное в СССР. Я в первую очередь признаю внутреннюю свободу, а что касается тряпья, то бабушка Ксения научила меня вязать крючком в первом классе, а уже в четвертом – мои ситцевые рубашки были отделаны кружевом. Китайские панталоны с начёсом можно было ушить по себе и украсить кружевными аппликациями. Кокетки и рукава платьев украшала вырезками из красивых головных платков или кружевного полотна, и никакие импортные джинсы не могли с этим сравниться.

После поступления в медучилище мама предложила мне отдавать половину стипендии «в общий котёл», то есть на питание, а на оставшиеся деньги самой покупать одежду, обувь и книги. Однажды я купила метр шикарной черной полупрозрачной ткани, разложила на столе и начала резать без выкройки. Мама бегала вокруг стола и причитала: «Испортила, испортила!». Из обрезков я сделала широкий пояс, а на него приколола огромный цветок из сиреневого шёлка. Чехлом послужило старое сиреневое платье. Соседи потом сказали маме: «Видели Галю с Лёшей. Лёша такой красивый, а какие у Гали коса и платье!»

 * * *

 Опускаемся незаметно.

Сначала выйдем к завтраку

В ночной рубашке.

Потом забудем причесаться.

 * * *

 Вам подарили ширпотреб?

Носить его нужно так,

Будто он только что

От Коко Шанель.

 * * *

 Ландыш расцвел.

Божья коровка села на лист.

Ручей запел в тишине.

Мир полон прекрасных мгновений,

И я в этом мире живу.

Вернуться к оглавлению: 

http://balabanova.ucoz.com/publ/memuary/osennie_razdumja/14