Вернуться к оглавлению: http://balabanova.ucoz.com/publ/memuary/osennie_razdumja/14

 

Мне посчастливилось

Нанизывать буквы-бусинки

В ожерелья стихов.

Хрупкая материя.

В пятом классе мы несколько раз писали диктанты из пятидесяти наиболее трудных слов (аккомпанемент, портсигар, периферия и др.) с обязательной постановкой ударения. Педагог умудрялась произносить слова ровно, без акцента на ударном слоге. С тех пор я буквально заболела орфоэпией. Даже иногда просыпалась оттого, что вдруг начала сомневаться  во сне, правильно ли произношу то или иное слово. Было у меня, видимо, и некоторое природное чутьё. В самом начале перестройки на петербуржском радио появилась реклама о новом тогда продукте – йогурте. Раньше я с этим не сталкивалась, но, когда услышала ударение на первом слоге, вздрогнула. Словарей у меня было множество, даже Обратный, где слова расставлены по алфавиту не по первым буквам, а по окончаниям.  Мы с мамой с каждой получки покупали по книге, и замуж я вышла с библиотекой, которую потом приумножила. Я открыла все словари, где могло быть слово «йогурт» и ахнула: ударение - только на второй слог. Позднее какой-то ученый, говоря о пользе этого продукта, заметил, что слово произошло от восточного йохурти (так звучало по радио – с буквой «х») и ударение должно быть на втором слоге, но его никто не услышал.

Об ударении можно говорить бесконечно. Если узнаёшь более правильное произношение, слово приобретает новый смысл и начинает звенеть серебряным колокольчиком: «Новорождённый, новорождённый!» Когда-то на первом этаже дома, в котором я жила, была домовая кухня и я, как и большинство, даже коренных петербуржцев, делала ударение на третий слог. И вдруг меня озарило: «Она же домовая!» Действительно, это слово только в значении существительного («в хате поселился домовой») имеет ударение на третий слог. Похожая  история со словом «всенощная»: отстояли всенощную, но слушали всенощное бдение. Перед религиозными праздниками всегда переживаю за возможные дикторские ошибки, так как испытываю почти физическую боль. Я забыла многие правила, в старости делаю ошибки чаще, чем раньше, а со знаками препинания и в юности не очень дружила, но ударение, видимо, до конца жизни останется моей болью.

Язык меняется в худшую сторону. Слова берёста и свёкла давно превратились в бересту и свеклу. И не только за ударение обидно: слово «тюль» мужского рода, а окна большинство занавешивают почему-то тюлью, а не тюлем. Хочу еще добавить про слово «йогурт». Мои внучки окончили ВятГГУ; однажды младшая позвонила и сказала: «Бабушка, ты уж не переживай за это слово, наша педагог сказала, что с ним произошла метаморфоза, и оно стало йогуртом». Это было задолго до последней сомнительной «реформы» словаря, где фигурировали слова «йогурт» и «кофе». К сожалению, такие печальные «метаморфозы» случаются всё чаще и чаще.

Руководителем литературного объединения в молодости был поэт, который удивлялся каждому слову: «Открываешь словарь и видишь – НА ЮРУ. Вдруг представляешь одинокого поэта в домике на семи ветрах и появляются стихи».

Раньше не писала стихов на заданную тему, но один из знатоков клуба «Что? Где? Когда?» вёл для подростков литературную передачу на питерском радио и время от времени давал задание – что-нибудь сочинить с тем или иным словом. До отъезда из Петербурга мне довелось услышать только два задания: первое - со словами «серебряный» и «золотой», второе – со словом «светофор». Строчки родились мгновенно.

С детства на языке моём

Журчали серебряные ручейки рифм,

Превратились ли они

В золото высокой поэзии –

Судить не мне.

* * *

Будь в светофоре

Неизменно зелёный свет,

Мы не познали бы

Всей глубины жизни.

В юности в одном из тюменских книжных магазинов довелось услышать местного поэта Ювана Шесталова, он читал стихи на манси и по-русски. Его язык звучал, как тихое шуршание листьев. Позднее, в Петербурге, польское консульство представило творчество лауреата Нобелевской премии Виславы Шимборской в одной из редакций «толстого» журнала. А уже в Вятке, когда меня попросили рассказать об этом в польском клубе, где я читала стихи Виславы по-русски, а кто-то те же стихи по-польски, я удивилась бархатному шелесту этого языка. Нам достался от предков прекрасный и непостижимый русский язык, которому всю жизнь учишься и понимаешь, что ничего не знаешь, и так хочется его сберечь.

А после того вечера в санкт-петербургской редакции появились строки:

Спускаясь по парадной лестнице,

с бутылками и селедочными скелетами на подоконниках,

вышла во мрак улицы,

где Тётя, иль высокопоставленный Дядя

считают лишним подать автобус

после восьми вечера; считают, что толпа

способна ночь стоять на панели.

У тех, кто далёк от поэзии,

обнаружились деньги на такси,

а я одна в толпе таких же одних

терпеливо ждала автобус,

который в полночь довёз до дома.

И я не обморозила ноги,

Не умерла от унижения

И одинокой всё же не была,

Потому что есть на свете поэт

По имени Вислава Шимборска.

А утром на остатках пережитого у меня получился опус ко дню рождения моей племянницы Оксаны и ещё очень дорогого мне человека:

В день твоего рождения ем кашу на молоке.

Это мой редкий праздник, но, если бы кто-нибудь

перебрал крупу, потом замочил её,

сварил кашу и минут на тридцать

убрал под подушку, не забыв добавить сливок,

я бы такие праздники устраивала чаще.

Проще съесть, так называемый,

дежурный бутерброд и запить, так

называемой, дежурной чашкой кофе.

«Так называемой» - потому, что не может быть

дежурной пища, впитавшая все запахи земли

и прошедшая через удивительные руки кулинарных мастериц.

Сегодня, в день твоего рождения

ем кашу из глиняного горшочка

и запиваю шампанским брют,

и ты даже представить себе не можешь, как это вкусно!

Едва ли меня можно назвать человеком верующим, но словосочетания «вербное воскресенье» или «чистый понедельник», услышанные в детстве от бабушки Ксении, завораживали. Когда была маленькой, сразу представляла день с падающими пушками-вербочками или сверкающие промытые окна.  Через много-много лет у меня появились такие строки:

После сытной масляной недели

Опустился чистый понедельник.

Все грехи отпущены уже,

И стоишь, как будто на меже –

Во вчерашнем жирном кутеже

Или сегодняшней

Аскезе…

Коль суетой земной не грезишь

И коль давно великий пост в душе,

Взираешь, словно свысока

На смесь язычества и церкви.

И всё же удивляешься слегка

Созвучью – чистый понедельник.

Я уже говорила, что читала много. Позднее стала строго выбирать, просматривая любимые места из Г. Гессе, В. Розанова, Н. Бердяева и конечно из поэзии – Б. Пастернака, Арс. Тарковского, А. Пушкина, Ф. Тютчева, наших великих поэтесс, американского классика двадцатого века Эдгара Мастерса… Отдельное место в моём сердце занимает японская поэзия.

Я надеялась  начитаться вволю на пенсии, но это были пустые надежды: если через пять минут сидения с книгой мертвеет затылок, а лёжа – ещё и руки, то это мучение, а не чтение. Правда, выручают стихи, которые можно читать по одному.

Все мои миниатюрные (в стихах) размышления, не лишенные философии, я написала до встречи с творчеством Руссо, Бердяева, Розанова. А самой моей любимой, самой удивительной книгой на свете является словарь.

* * *

Ежедневно причащаюсь

Из бездонного колодца –

Словаря родного языка.

Вернуться к оглавлению: 

http://balabanova.ucoz.com/publ/memuary/osennie_razdumja/14